Маргарита Ириде. Простодырые этюды (философские мгновения)

Автор: Редакция Рейтинг топика: +2

Freelance.Today

Предлагаем вашему вниманию короткие зарисовки от копирайтера – фрилансера Ириды. Может, в этих философских мгновениях вы найдете отражение той или иной частички своей души?


 

Простодырые этюды (философские мгновения)

Автор – Маргарита Ириде 

Чукотка — понятие внетерриториальное. Это значит — больше, чем тундра.

Чукотка — это где-то за Камчаткой души… самый дальний угол.

(Самоцитата однако.)

Кенгуру.

Я — кенгуру. Потому что, показывая на то или на это, не могу сказать ничего, кроме как «я не понимаю». Не понимаю мотивов поступков и реакций большинства людей, не понимаю законов поведения общества, не понимаю принципов делания денег, не понимаю жизни вообще… Аборигены этой жизни, ловко ориентирующиеся на местности, также смотрят на меня и, показывая в мою сторону пальцем, произносят «кен-гу-ру», что означает «я не понимаю». Они не понимают, как такие, как я, умудряются выживать..

Бритва Оккама.

Не существует возрастов. Вся жизнь — постоянное переходное состояние от непонимания к пониманию. Детство — это яркие впечатления, это точечные вселенные: детство — это дар рассматривания, торжество восприятия. Молодость — самая мучительная пора: мир по-прежнему кажется большим, а взрослое тело требует немедленного исполнения желаний и страдает, если желания не исполняются. И мы говорим о прощании с детством — фактически хороним заживо ребёнка в себе. Но ребёнок внутри не умер, он просто забыт. Зрелость примиряет с данностью: бери от жизни то, что она даёт и не требуй от судьбы для себя чего-то несбыточного. Зрелость строит самостоятельно тот мир, в котором может комфортно жить. И мы говорим о прощании с юношеским максимализмом — заживо хороним в себе молодость. Но молодость, как и детство, просто забыта. «Я был молодым и глупым» — говорим мы, уютно устраиваясь в созданном для себя мире. Старость осознаёт бессмысленность суетливой беготни. Всё уже создано, всё уже сказано. Не нужно ничего строить, всё хорошо и так. Но похорон зрелости не происходит, по той причине, что зрелость единственная потрудилась, чтобы обеспечить старость. Рациональное зерно. Оно останется, оно прорастёт и даст плоды в новом поколении. А что осталось от былого «я»? Всё забыто. То, что зовут памятью — на самом деле отредактированные внутренним цензором фрагменты в пастельных и радужных тонах, перемежающиеся картинками в стиле «оттенки серого». Но — вот парадокс — ощущение себя от времени не меняется. Мы словно рождаемся с заранее определённым набором качеств. Просто мы со временем привыкаем к себе и приобретаем всё большую осознанность действий.

Мы рождаемся, проживаем жизнь и умираем всё теми же, что и были при рождении. И складывается впечатление, что мы рождаемся не для того, чтобы чему-то научиться и что-то запомнить, а, напротив, чтобы от чего-то отучиться и что-то забыть, в последовательном отрицании ошибок прошлого. Недаром старость награждается провалами памяти. Выходит, смысл жизни в том, чтобы отсекать ненужное. Только в таком случае из необработанной руды в течение многих поколений возникает совершенная Галатея — возлюбленная Создателя.

После пассионария.

Пассионарии всегда вызывают максимальный отклик. Психология вождя — психология непререкаемости. Христианство, как никакая другая религия, порождает множество споров. Именно по этой причине оно завоевало весь мир и является самой распространённой религией. Наивысшей пиковой точкой (максимальным действием) пассионария является самопожертвование. Отдать себя в жертву — последний аргумент и точка невозврата. Абсолютный авторитет всегда жертвует собой, иначе он оставляет повод для сомнений.

В сущности, пассионарий не делает ничего, кроме акта абсолютного действия. Вся его предыдущая жизнь — подготовка к акту самопожертвования. А дальше начинается «Кто не с нами, тот против нас»… Пламя охватывает весь мир. Вождь более не нужен живым, он не нужен в принципе. Его имя — символ мировой революции, которую вершат уже другие. Именно поэтому любая революция, имеющая мировое значение, получает своё развитие после трагической гибели вождя. Ну или просто после смерти. 

Сценарии всех революций схожи между собой. Сначала появляется пассионарий, который жертвует собой. В наш щадящий век пассионарию более не обязательно приносить себя в жертву: достаточно морально пострадать за справедливость — реальную или мнимую. Да и глобальную революцию можно представить в виде цепной реакции воспламеняющихся мелких объектов. Крушение Советской империи, арабская весна и последние события в России — тому подтверждение. Не нужно многомудрых философий, изнурительной йоги, многих лет послушничества или скитаний, не нужно умирать на кресте — достаточно пострелять в метро и отправиться на три года в тюрьму. И дальше последователи всё сделают сами...

Конфуз.

Когда я была молодая, зашла в церковь. Стою, вороню: так всё красиво, торжественно. Словом… да просто без слов! Тут бабушка подходит. Говорит. Строго так. «Ты почему к образам спиной стоишь?» Сверкнула она гневно глазами, да и отошла в сторонку. И ничего плохого-то, обидного не сказала. А как  ударила. Оглядываюсь по сторонам. А там… Образа по всему периметру висят… Потому не стоять спиной к какому-то из них — это значит выйти вон из церкви. Заплакала я, да и вышла оттуда.

Великое чукотское откровение.

В детстве была очень обидчивой. Выросла. Ничего не изменилось. Всё те же острые реакции на людей. С возрастом всё-таки поняла очень простую мысль: критические нападки укрепляют доверие собственному мнению. Критикуют — значит, привлекаю внимание окружающих. Следовательно, имею место быть. Особенно успокаивает, когда начинают оспаривать наличие дарований и умственных способностей, прибегая к «мнению большинства» в качестве неоспоримого факта. Следовательно, действительно отличаюсь от всезнаек с готовыми ответами на все вопросы, тем, что нахожу в простых вещах больше мудрости, чем в великомудрии следовать за мифическими «всеми» вникуда.

Действительно, а кто такие «все»? По отдельности — отдельные «я»: чувствующие себя отдельными от других живых организмов. Никакое, даже самое высокоорганизованное «я» не может во всей полноте, во всей психофизической гамме ощутить себя кем-то другим. «Что значит я? «Я» бывают разные», — философски заметил Кролик. А кто такие «все»? Это очень просто. Когда у «я» заканчиваются аргументы, «я» обращается к мифическому существу — симбиотическому монстру под названием «все»: «все говорят», «все так считают», «все знают». Но не бывает никакого «все».  Так называемое общественное мнение во все времена было, есть и будет мнением конкретных людей, имеющих влияние на массы. Мнение изначально «не таких, как все», становящееся впоследствии мнением общества. Я изобрела велосипед. Но это мой велосипед, поэтому он едет, пока я, а не кто-то другой крутит педали.

Максимальное бездействие.

Не хочу работать, хочу получать деньги (чем больше — тем лучше). И заниматься творчеством — реализовывать стремление к максимальному действию. А стимулом пусть послужит стыд: чем больше буду иметь денег за просто так, тем больше мне будет стыдно, и тем больше я буду стремиться к максимальному действию. Всем пока. Веллера смотреть буду. Потом читать, писать. Потом есть, спать (или наоборот). Максимальное бездействие...

Глянец жизни.

И вот опять ВЕСНА… Ещё три дня назад лежал снег. А сегодня уже на клумбах в парке глянцево, словно натёртые воском, желтеют лютики. Вот так  и человечество: то тут, то там вспыхивают и угасают огоньки человеческих жизней… Лютики весенние так стремятся к глянцу… Но они не задумываются над смыслом жизни, как и над смыслом глянца...

Эффект муравейника. 

Первое впечатление от твиттера было таким. В чём загадка твиттера? Мельчает население планеты что ли? Или таки краткость — сестра милосердия (избавляет от лишних слов)? И так, и эдак рассматривала текущую из ниоткуда в никуда ленту… Закинуть туда что-то, и смотреть, что будет. Это было даже не удивление, а какое-то тупое развлечение: запостить фразу и ссылку на сайт — и тут же плюс десяток посетителей... Прямо муравейник какой-то… Сунь палочку – и забегали… Причём интересно, что при этом никто тебе не отвечает. (Тёмный лес и партизаны!) Каждый занят рекламой себя на этой спам-площадке. Тогда кто же молчаливо бегает по ссылкам? Загадка…

Вот прошло три месяца, мой твиттер подрос до полутора тысяч фолловеров. Но эффект муравейника всё тот же. Причём проводила такой эксперимент: брала самую, на мой взгляд ёмкую и вкусную фразу и постила со ссылкой. Затем постила ссылку с припиской «тюк!», а то и вообще просто голую ссыль. Вы таки будете смеяться, но по любому из трёх твитов на сайт перебегало одинаковое количество молчаливых мурашей… Самое интересное: количество перебегающих по веточке неизменно: что при 10 фолловерах, что при 1500… Всё, я сдаюсь. И отказываюсь даже пытаться понимать, что происходит.

Твиттер и политика.

В политике, как в твиттере: под "#следуй и спасай" набираются #фолловеры, затем меняются данные учётной записи, а последователи привыкли следовать. Они не замечают подмены, и активной массой по инерции делают то, что привыкли — то, что им скажут. Ведь это так просто — читай и следуй!

Достали правозащитники. Неровен час, завтра придут ко мне и начнут защищать мои права, предварительно втянув в какой-нибудь конфликт с властью.

Я выросла из Сибири.

Всё-таки есть места, которые нас принимают, и наоборот. Парадоксальным образом можно родиться в одном месте, а пригодиться в другом. А можно и так: вырасти не там-то, а оттуда-то, из чего-то. Как вырастают из детских одежд.

Я родилась в Сибири. Сибирь большая, но так получилось, что я из неё выросла. Она мне стала тесна своими бескрайними холодными просторами и кратким мигом лета; своими привычками думать одно, говорить другое, а делать третье; своей тягой к битью своих, чтоб чужие боялись. Многие, научаясь этим премудростям, приобретают то самое выражение в глазах, что считают «пожившестью»: о да, видно, поживший. Поживший — это значит хитрющий донельзя, которого уже не перехитрить, не обхитрить и непоперевыхитрить. Короче, высшая степень хитропопости.

Эту одежду мне не довелось носить. Бывает, ребёнок вырастает, а что-то даже не надёвано. Вот так я и выросла из зимней сказки детства, которая долго была мне впору, а затем из бытовой сказки про хитропопость, так на себя её и не примерив.

Постепенная материализация.

До исторического компьютеризма писатели писали в стол. Теперь пользователи пользуют для этого виртуальные страницы. И вот уже призраки читателей не живут затворниками в столе, оживая лишь в новогоднюю ночь, но бродят по страницам сайта. Их можно даже видеть онлайн, и услужливый робот посчитает их количество (можно ли ему верить?). Они бессловесны, но уже полупроявлены в реальность. Как знать, может, следующее глобальное изобретение сделает их видимыми? Ещё неизвестно, кто они такие и почему молчат… И что будет, если они решат подать голос...

Телевизор.

Помнится, когда-то давно, в прошлой жизни, в другой стране, к чёрно-белому телевизору прилагалась газета с программой. Там с предвкушением отмечали ручкой то, что и во сколько будут показывать интересного. Сейчас всё, что хочешь, найдёшь в интернете. Без рекламы и, как говорится, в любое удобное время. Но почему же, когда хочется расслабиться, рука не тянется к мышке, чтобы поискать что-то интересное? А тянется к пульту от телевизора.

Это как нечто вроде гадания. Включаешь – а что там? Фу, реклама, тык. Опять, фу, гадость. И так несколько раз. И так постоянно. Но что-то тянет, влечёт всё равно. А вдруг? Интрига. Её нет в интернете – там есть результаты поиска. А хочется чего-то такого…эдакого… И рука тянется к пульту. И телевидение, словно в отместку, превратилось в поток откровенной халтуры, полагаясь наверняка на этот авось. И срабатывает… Хочется чего-то сказочного. Хочется встретиться с «а вдруг». Даже натыкаясь каждый день на то же самое «ну вот, опять». Наверное, это когда-нибудь пройдёт. И тогда смерть телевизора будет неизбежной. И лет через десять после этого события люди будут вспоминать не последние годы его широко- и плоскоэкранной жизни, а то, ещё юное, чёрно-белое состояние...

Эй, ты!

Россию перестали называть по имени. Соседи отвернулись и свысока через плечико так цедят «ваше государство». Будто оклик дешёвки на «эй, ты». Вроде бы не презрительно ещё, но уже снисходительно и почти брезгливо. И вроде бы жалко даже её, и досадно… Но она сама выбрала такой путь. И не важно, что она когда-то кормила своей грудью. Да и давно это было. А сегодня цена ей — грош, стыдливо брошенный в ладонь, протянутую для рукопожатия...